Как христианин и нейроучёный, я продолжаю учиться тому, что быть человеком значит иметь душу

Я смотрел на снимки компьютерной томографии, которые появлялись на экране один за другим. Головка малышки была практически пустой. Видна тончайшая частичка мозговой ткани — буквально частичка — в основании черепа, и тонкое обрамление по краям. Всё остальное заполнено жидкостью.

Родители малышки этого и боялись. Мы видели это на пренатальном ультразвуковом обследовании. Результат компьютерной томографии спустя несколько часов после родов показал гораздо точнее. Кейти выглядела как обычный новорожденный ребёнок, но у неё не было шансов на нормальную жизнь. У неё была сестра-двойняшка, которая лежала в детском инкубаторе рядом. Но у Кейти была лишь треть объёма мозга, который был у её сестры. Я объяснил это семье малышки, стараясь оставить лучик надежды в отношении дочери.

Я интересовался жизнью Кейти, пока она росла. На каждой стадии своей жизни, до сих пор, дела у неё шли отлично. Она начала садиться, заговорила и пошла раньше, чем её сестра. Она вошла в список отличников школы. Скоро заканчивает среднюю школу.

У меня были и другие пациенты с недостаточным количеством мозговой ткани. У Марии было две трети. Ей потребовалась пара операций для откачивания жидкости, но она здравствует. Только что защитила диссертацию по английской литературе, пишет музыку. Джесс родился с головой в форме мяча для американского футбола, внутри наполовину наполненной жидкостью — врачи советовали матери позволить ему спокойно умереть при рождении. Она ослушалась. Сейчас он обычный счастливый ученик средней школы, любит спорт и носит длинные волосы.

У некоторых людей с отклонениями в развитии мозга умственная отсталость. Но не у всех. Я лечил и обследовал множество детей, которые живут с отклонениями в развитии мозга, но при этом их разум процветает. Как это возможно? Нейронаука и Фома Аквинский дают нам ответ на этот вопрос.

Разум — это механизм?

Еще студентом медицинского института я влюбился в мозг. Это ошеломляющий орган: единая совокупность клеток и аксонов, и ядер, и долей изогнутых и завернутых в удивительных формах. Я изучал как он выглядит, когда изображение выводится на экран томографа, а затем изучал, как выглядит мозг под скальпелем. Восторг от нейроанатомии был метафизическим: это же тот самый орган, где зарождаются наши мысли и решения, это дорожная карта человеческой личности, и я учился читать его, как читают книги. Я думал: это же сама истина о нас.

Но я ошибался. Кейти заставила меня убедиться в том, что я всё понимал неправильно. Она была целостной личностью.

Какое отношение разум имеет к мозгу? Этот вопрос стал ключевым в моей профессиональной жизни. Я считал, что я на него ответил. Однако целый век исследований и 30 лет нейрохирургической практики поставили под сомнение всё, что я знал.

Точка зрения тех, кто меня обучал, состояла в том, что разум — продукт деятельности мозга, который, по сути, рассматривается как механизм

Фрэнсис Крик, нейроучёный и лауреат Нобелевской премии, который был участником открытия структуры ДНК, писал что «мыслительная деятельность человека полностью зависит от поведения нервных клеток, глиозных клеток и атомов, ионов и молекул, из которых они состоят, и которые оказывают на них влияние».

Подобная механическая философия — результат двух шагов. Все началось с Рене Декарта, который оспаривал факт, что разум и мозг — две отдельные субстанции, нематериальная и материальная. Каким-то образом (каким — ни Декарт, никто другой не объясняет) разум связан с мозгом — привидение в механизме.

Но когда в эпоху Просвещения получила признание теория понимания мира Фрэнсиса Бэкона, стало модно ограничивать исследования мира физическими величинами: изучением механизма и игнорированием привидения. Тема стала покорной, и мы до исступления её изучали. Привидение сначала игнорировали, затем отрицали. Того требовала логика материализма.

Материалисты настаивали, что мы рабы наших нейронов, не обладающие свободной волей

Материализм имеет разные проявления, на протяжении прошлого века они то входили, то выходили из моды, а затем стала очевидна неудовлетворительность его теорий. Бихевиористы (сторонники теории поведения) утверждают, что разум, если он вообще существует, безотносителен. Имеет значение лишь то, что мы наблюдаем — вход и выход. И все же бихевиоризм это заблуждение, поскольку сложно отрицать взаимосвязь разума и нейронауки.

Теория тождественности, пришедшая на смену бихевиоризму, ограничила разум пределами мозга. Мысли и чувства — то же самое, что и мозговая ткань и нейротрансмиттеры, только их понимают по-разному. Боль, которую вы чувствуете в пальце, идентична импульсам нервов в руке или мозге. Однако, конечно же, это не так. Боль это ощущение, а нервные импульсы — это электрические разряды и химические реакции. Это даже не одно и то же. Сторонники теории тождественности сражались с реальностью, которая не желала подтверждать их теорию, целое поколение, затем они сдались.

Следом пришел компьютерный функционализм: мозг это жесткий диск, а разум — программное обеспечение. Однако и здесь возникли нестыковки. Немецкий философ 19 века Франц Брентано писал, что есть одно коренное различие мысли и причины: мысли всегда о чём-нибудь, а материал ни о чём. Этот самый предмет мысли и есть отличительный признак разума. У каждой мысли есть смысловое содержание. У материальных вещей смыслового содержания нет.

Вычисления — это изображение входа и выхода согласно алгоритму, не принимающее во внимание смысл. Вычисления — это антитеза мысли.

Нейронаука и метафизика

Нейронаука сообщает о разуме три вещи: разум метафизически прост, интеллект и воля — нематериальны, свободная воля реальна.

В середине 20 века нейрохирурги выяснили, что могут лечить определённые виды эпилепсии, разорвав крупные связки мозговых волокон, так называемое мозолистое тело, которое соединяет два полушария мозга. После подобных операций каждое полушарие функционирует самостоятельно. Но что же происходит с разумом человека, чей мозг поделили надвое?

Нейроученый Роджер Сперри занимался изучением практик пациентов с разделёнными полушариями мозга. Он выяснил, что это мало сказалось на обычной жизни пациентов. Каждый пациент оставался целостной личностью. Интеллект и воля — способность мыслить абстрактно и принимать решения — оставались на прежнем уровне. Только при тщательном изучении Сперри обнаружил небольшие отличия: операция повлияла на их восприятие. Ощущения, вызванные прикосновениями или увиденным, находили отклик лишь в одном полушарии, а не в двух. Речь продуцируется левым полушарием мозга; пациенты не могли назвать объект, представленный правому полушарию (через зрительное поле левого). Но они могли указать на объект левой рукой (которая контролируется правым полушарием). Наиболее заметным результатом работы Сперри, удостоенной Нобелевской премии, стало заключение, что интеллект и воля человека — то, что можно назвать душой — остались неделимыми.

Мозг можно разрезать пополам, а волю — нет. Интеллект и воля метафизически просты

Первопроходец в проведении операций по разделению мозолистого тела мозга у пациентов с эпилепсией, нейрохирург Уайлдер Пенфильд, работавший в Монреале в середине 20 века, изучал мозг и разум пациентов с эпилепсией крайне прямолинейно, с точки зрения их излечения. Он оперировал людей под местной анестезией. Мозг сам по себе не чувствует боли, а местная анестезия отключает болевые ощущения скальпа и черепа достаточно, чтобы проводить операцию на мозге без боли. Пенфильд просил их выполнять действия и думать, одновременно наблюдая и временно стимулируя или отключая участки мозга. Его удивили две вещи.

Он обратил внимание на конвульсии. Ему удалось вызвать конвульсии, стимулируя мозг. Пациент мог сжимать руку, или чувствовать зуд, или видеть вспышки света, или даже вспоминать некоторые факты. Но что ему так и не удалось сделать, так это вызвать импульс интеллекта: пациент не мог мыслить, когда его мозг подвергался стимуляции. Пациент не выражал милосердия и не жаловался на несправедливость, и не мог высчитать вторую производную в ответ на стимуляцию мозга. Если мозг полностью инициирует разум, почему невозможно вызвать приступы интеллекта?

Пенфильд заметил, что пациенты всегда знали, какое движение или чувство спровоцировано стимуляцией мозга в отношении их, но не ими самими. Когда Пенфильд стимулировал участок мозга, отвечающий за движение руки, пациенты всегда говорили: «Вы заставили мою руку двигаться», и никогда не говорили: «Я подвигал своей рукой». Пациенты всегда правильно распознавали источник действия. Какую-то часть пациента — волю — Пенфильд не смог достичь своими электродами.

Пенфильд начинал карьеру материалистом. Завершил убеждённым дуалистом. Он настаивал, что существует некий аспект личности — интеллект и воля — который не является частью мозга, и его невозможно вызвать стимуляцией мозга

Автором одного из ярчайших исследований вопросов сознания был современник Пенфильда Бенджамин Либет, ученый Университета Калифорнии в Сан-Франциско, США. Либет спрашивал: Что происходит с мозгом, когда мы думаем? Каким образом электрические импульсы мозга связаны с нашими мыслями? Особенно его интересовали временные аспекты деятельности мозговых волн и мыслей. Мозговая волна имеет место в тот же момент, что и мысль, или до неё, или после неё?

На этот вопрос сложно было ответить. Несложно было отследить электрические изменения в мозге: это можно было сделать элементарными электродами на скальпе, и Либет попросил нейрохирургов позволить ему фиксировать сигналы глубоко в мозге во время бодрствования пациентов. Сложность, возникшая у Либета, состояла в том, чтобы точно измерить временной интервал между импульсами и мыслями. Но импульсы длятся миллисекунды, как отследить с такой точностью мысль?

Либет начал с выбора очень простой мысли: решения нажать кнопку. Он смастерил осциллограф, на котором точка очерчивала экран один раз в секунду, а когда субъект исследований принимал решение нажать кнопку, он или она фиксировали расположение точки в момент принятия решения. Либет посчитал временной промежуток принятия решения и время прохождения мозговой волны у многих добровольных участников исследования с точностью до десятых миллисекунды. В итоге он выяснил, что осознанному решению нажать кнопку предшествовали примерно полсекунды мозговой волны, которую он назвал потенциалом готовности. Затем полсекунды спустя субъект осознавал решение. Сначала казалось, что субъекты не были свободны; их мозг принимал решение начать движение, а они ему следовали.

Но Либет пошёл дальше. Он дал задание субъектам исследования запретить себе решение сразу после того, как они его приняли — не нажимать кнопку. И снова, потенциал готовности проявился за полсекунды до того, как наступило осознание решения нажать кнопку, но Либет выяснил, что запрет — который он назвал «добровольное нет» — не вызвал соответствующей мозговой волны.

Получается, что у мозга есть активность, которая сообщается с предосознанным побуждением сделать что-то. Но мы вольны запретить или принять это побуждение. Мотивы материальны. Запрет, и потенциальное принятие, это нематериальный акт воли.

Либет заметил взаимосвязь между своими экспериментами и традиционным религиозным пониманием человеческой сути. Мы, сказал он, ограничены морем различных отклонений, связанных с материальной активностью нашего мозга, которые мы вольны отвергнуть или принять. Сложно не распознать в этом то, что мы знаем в куда более простом изложении: мы искушаемы грехом, но выбор за нами.

Подход к изучению мира и самих себя, замещенный материализмом, произошёл от классической метафизики. Наиболее заметным исследователем этого направления и учителем был Святой Фома Аквинский. Вслед за Аристотелем, Аквинский писал, что человеческая душа обладает выраженными видами способностей. Вегетативными силами, как у растений и животных, свойствами роста, потребностью в питании и метаболизмом. Силой чувств, как у животных, в том числе, восприятием, страстями и способностью к перемещению. Вегетативная и сенситивная (чувственная) силы — это материальные способности мозга.

При этом человеческие существа обладают двумя свойствами души, которые нематериальны — интеллект и воля. Это выходит за пределы материального. Это те причины, по которым мы обосновываем, и принимаем решение, исходя из обоснований.

Мы — соединение материального и духовного. Мы наделены одухотворенными душами

Аквинский не удивился бы результатам всех этих исследований.

Цена вопроса

Философ Роджер Скрутон писал, что современная ему нейронаука это «огромная коллекция ответов на вопросы, которые никто не помнит». Материализм ограничил типы вопросов, которые можно задавать, но нейронаука, без уклона в материализм, указывает нам на реальность, суть которой в том, что мы — химеры: материальные существа с нематериальными душами.

Насколько другими были бы наши жизни или наше общество, если бы мы выяснили, что наш разум — это продукт нашего материального мозга, а каждое наше решение предопределено, без права на свободную волю?

Краеугольный камень тоталитаризма, по словам Ханны Арендт, это отрицание свободной воли

Согласно убеждениям коммунистов и нацистов, мы — лишь инструменты в руках исторических сил, а не индивидуальные свободные единицы, которые сами могут решать, на стороне они добра или зла.

Лишенные свободной воли, мы не можем быть виновны в индивидуальном понимании. Но мы не можем быть и невиновны. Евреев при Гитлере и узников ГУЛАГов при Сталине убивали не по причинам их индивидуальной вины. Их вина была им приписана, согласно их типу, и согласно ему их уничтожили, чтобы ускорить естественный процесс, будь то очищение расы или диктатура пролетариата.

Напротив, классическое понимание человеческой природы состоит в том, что мы — свободные существа, а не субъекты детерминизма. Подобное понимание — неукоснительное основание человеческих свобод и достоинств. Также оно незаменимо просто для понимания сути мира вокруг нас: среди прочего, чтобы объяснить смысл существования Кейти.

Она приходит на прием раз в год. Кейти здравствует: уверенная в себе и очень умная. Её мать в восторге и, даже спустя семнадцать лет, всё еще удивлена. Как и я.

Многого о мозге и разуме я не понимаю. Но нейронаука продолжает писать свою историю. Существует часть разума Кейти, которая не относится к её мозгу. Она — больше, чем всё это. Она может обосновывать и принимать решения. Какая-то часть её нематериальна — та часть, которую Сперри не смог бы разделить, Пенфильд достать при операции, а Либет — обнаружить электродами. Есть какая-то часть Кейти, которая не высветилась на экранах мониторов КТ, когда она родилась.

У Кейти, как у вас и у меня, есть душа.

Майкл Егнор, доктор медицинских наук, нейрохирург и преподаватель нейрохирургии и педиатрии в Университете Стоун Брук
Оригинал статьи More Than Material Minds на сайте Christian Today

Перевод Елены Кораблевой

По материалам ВиО СПБ